Морской дьявол

Глава  седьмая

«Но не до конца прогневался Господь и не попустит разрушиться... Земле Русской... Россия сольется в одно море великое с прочими землями и племенами славянскими... Грозное и непобедимое царство Всероссийское, всеславянское — Гога и Магога, перед которым в трепете все народы будут…»

Серафим Саровский

 

Прошло три года. Много воды унесла с тех пор река времени. Россия продолжала «стонать и плакать под забором», но кризис её болезни миновал, и она медленно шла на поправку. Демократов, как в своё время большевиков в кожаных тужурках, она проглотила, и теперь корчилась от болей в желудке. Демократ оказался орешком покрепче; он и в желудке продолжал пищать и извиваться, выделял ядовитые газы, — голова шла кругом, муторно тошнило. Одно только утешало незадачливого русского Ивана, попавшего в очередной капкан истории: он хотя ещё и сквозь туман, но теперь уже различал контуры врага. Брал его в прорезь прицела, бил и теснил, где только мог.

Гражданской войны еще не было, но протесты и волнения там и тут вспучивались горячими пузырями, котёл бурлил и температура гнева грозила вот-вот выплеснуться наружу. И народ русский в этой необычной войне, которую во всём мире называли информационной, не только кое-чему научился сам, но и преподал урок другим народам, склонным терять бдительность и близко подпускать противника к своему дому, а то ещё и настежь распахивать перед ним двери, и приглашать к столу, демонстрируя опасные примеры благодушия и ротозейства.

Россия, хлебнув горя от своего вселенского гостеприимства, снова, как и в прежние времена истории, показала миру урок преступной доверчивости. И пусть теперь не говорят крутолобые философы и всезнающие политики, что русский народ не несёт в себе Божественный дар охранителя жизни на земле.

Вставал с колен знаменитый в стране, и во всей Европе также, Ленинградский Северный завод. Обещанные из Москвы заказы ему не поступили, — там, как пауки в банке, выдёргивая друг у друга ноги, дрались между собой кланы олигархов, но работы по доводке самолёта Барсова, крупный заказ по самым современным вертолётам и ещё два-три важных проекта были включены в бюджет, и деньги под них поступали.

Что же до курицынских ракет, то с ними продолжалась чехарда, начатая ещё с начала разрушительных реформ: то работы спешно налаживались, то вдруг поступала команда о свёртывании ракетной программы. В одночасье без дела оставались тысячи людей. Но Барсов и Курицын никого не увольняли. Инженеры же и рабочие сами за небольшим исключением с завода не уходили. По три-четыре месяца не получали зарплату — на что только жили! — но каждый день к началу смены приходили и вместе со всеми в конце дня шли домой. Таких на заводе было много, и Барсов, и Курицын ссужали им небольшие суммы, но подачки были эпизодическими, и все удивлялись стоическому терпению этих людей, их безмолвному, непоказному героизму. Иностранцы, бывавшие на заводе и наблюдавшие его жизнь, покачивали головой, говорили: «Только русские люди способны на такие жертвы! В Европе подобного народа нет».

Но однажды хмурым и дождливым днем поздней осени в восьмом часу утра на квартиру к Барсову приехал Зураб Асламбек — Захар Андреевич. По дороге он позвонил Курицыну и просил его тоже прибыть на встречу. «Есть чрезвычайно важный разговор!» На что Курицын, ещё не совсем проснувшийся, пробурчал: «Ах, Захар! Сколько их было, таких разговоров!» Но всё-таки поехал.

И вот они на кухне сидят за небольшим столом и пьют чай, приготовленный самим хозяином. Елену Ивановну они не тревожили, и она, понимая, что разговор у них может быть мужской, секретный, на кухне не появлялась.

Русские друзья молчали, а Зураб, следуя манере восточных людей, начинать разговор не торопился. Однако по блеску его глаз, рвущейся наружу улыбке друзья понимали, что есть у Зураба для них что-то необычно важное и приятное.

Курицын пробасил:

— Не трави душу. Говори!

— И скажу! — прорвало восточного хитреца. — Олигарх Яша встречался с королём и договорился с ним модернизировать купленные у вас ракеты. Собирайте группу специалистов. Можете выезжать хоть завтра. Согласие вашего иностранного ведомства получено. Вот бумага.

И Зураб протянул Барсову официальное разрешение властей отправить в арабскую страну десант инженеров и рабочих.

Зураб продолжал:

— У короля просить заранее деньги неудобно, но я уговорил Файнберга дать предоплату. Деньги вернёте после окончательного расчета с моей страной. Яша поставил условие: восемнадцать процентов от сделки.

— Восемнадцать  процентов, — воскликнул  Тимофей. — Так это же десятки миллионов! Ну, жук! Вот она, пружина новой власти, хитрый насос для перекачивая денег в их карманы!

— Ничего не поделаешь: обычная ставка для посредника.

Тимофей, подумав, сказал:

— Деньги на бочку! Пока не получим — не поеду.

И тут же раздался звонок междугороднего телефона. Из австралийского Сиднея говорил Файнберг.

— Зураб вам всё сказал?

— Да, сказал.

— Вы согласны?

— Если нам поступят деньги.

— Приказ Прибалтийскому банку отдаю немедленно. Банк у вас под боком — в здании Дома книги на Невском проспекте. Завтра же можете получать.

Попросил к телефону Курицына. Заговорил елейным голосом:

— Тимофей! Я знаю, как ты можешь бить копытом. Ты мне скажи: не подведёшь?

— Гони на стол деньги! Выеду с группой специалистов через неделю. Только одно условие: десять миллионов комиссионных на мой личный счет.

— Каких десять миллионов? Ты что, бредишь?

— А ты не бредишь, требуя от сделки такую кучу денег?

— Я?.. Я — законные, как всякий посредник.

— А я — главное лицо сделки. Десять миллионов на мой счет в тот же банк, Прибалтийский. И переводи так же немедленно. Не переведёшь — уговорю короля обойтись без тебя. Ты меня знаешь — слов на ветер не бросаю.

Долго молчала трубка, а потом хрипло и упавшим голосом заключила:

— Хорошо. Чёрт с тобой, разбойник с большой дороги. Получишь ты свои миллионы. Но только учти: отдаю свои кровные. Люблю тебя, чёрта, а потому и отдаю. Не зря ты столько лет жил с Региной Шрапнельцер, научился кое-чему. Деньги вышлю сегодня. А ты работай там спокойно. Серые кремлёвские мыши будут молчать как рыбы. Много миллионов я рассовал по их карманам. Яша Файнберг умеет быть щедрым. Знаю, кому служу — России. Привет с берегов Австралии. Завтра я уже буду в Филадельфии. Там у меня тоже намечается гешефт. Тебе же скажу по секрету: у нас с тобой будет ещё много проектов. И от каждого получишь свои баксы. Ну, привет! Обнимаю!

Курицын хотел крикнуть: «Ну, ну! Тряси наши русские денежки. Не вечно будет длиться коту масленица», но — ничего не сказал. Боялся расстроить гешефт, нужный рабочим завода.

Поднялся. Громко объявил:

— Пойду формировать десант. Со мной поедет сорок человек.

И обратился к Барсову:

— Не возражаешь?

— Поезжай. Делай там свои ракеты.

Из квартиры Тимофей выходил вместе с Зурабом.

* * *

Тимофей Курицын с молодой женой Дарьей жил в своей старой квартире на Литейном проспекте и ни в какие евроквартиры перебираться не собирался. Юрий Марголис, по слухам, сменил фамилию, сделал сложную пластическую операцию и где поселился на жительство, никто не знал. Дарью с ним развели, и она стала законной женой Курицына. На радость ему дважды родила и оба раза двойни — двух девочек и двух мальчиков. Назвали их именами детей Пушкина: Сашка, Машка, Гришка и Наташка. Старшенькие уж начали ходить, заполнили дом своими звонкими голосами, а иногда и отчаянным плачем. Тимофей любил их до самозабвения, рассаживал на коленях и жене своей, ставшей снова беременной, говорил:

— Теперь приноси тройню, будем пополнять русский народ.

Дарья улыбалась. Она была счастлива. Бесшумно сновала по комнатам, собирала мужа в дорогу. Втайне волновалась за него, но виду не показывала. С детьми занималась приехавшая из Донбасса к ним на постоянное жительство её тетя Устинья, младшая сестра мамы. Даша, кажется, только теперь вошла в свой природный облик женщины, стала мудрой и спокойной, плавной в движениях, неторопливой в словах. Прекрасны были у неё глаза, излучающие силу и уверенность.

Группа Курицына вылетала одним рейсом, и с ними Зураб Асламбек, но на аэродроме прилёта их разделили: ребят повезли куда-то на автобусе, а Тимофея посадили в легковой автомобиль, доставили к вертолёту. В салоне он был один, стёкла затемнены. Опустились на выжженную солнцем поляну у самого берега реки. Здесь ему предложили пересесть на катер. Поднимаясь по трапу, окинул взором берега. Правый был высок и крут и представлял собой сплошной камень светло-кирпичного цвета. Катер на большой скорости понёсся посредине реки и внезапно свернул в узенький канал на правом берегу.

Здесь в тёмном проходе едва заметного грота Тимофея ждал человек. Он молча поклонился и предложил следовать за ним по узкому проходу. Посвечивая фонариком, проводник вёл Тимофея долго; они сворачивали то вправо, то влево; было видно, что тоннель искусственный и шёл он по круто наклонной вниз. Но вот впереди показался слабый свет, и тут раскрылась маленькая металлическая дверь и Тимофей вошёл в помещение. Его принял генерал, представился по-русски:

— Адьютант короля. Его величество ждёт вас.

Король Зухан сидел за письменным столом и с минуту молча разглядывал остановившегося поодаль Тимофея.

— Вы инженер Курицын? — спросил король неожиданно по-русски.

— Да, я Курицын Тимофей Васильевич.

Король покачивал головой, глаза его потеплели. Показал на кресло:

— Садитесь.

Король был нетороплив и речь вёл неспешную. Большая тяжёлая голова крепко сидела на могучих плечах. Во всей его фигуре чувствовалась власть и сила. Курицын не однажды видел его по телевизору и на газетных полосах, — уважал его за твёрдость, которую монарх проявлял в отношениях с Америкой, считал своим союзником и всегда мечтал снабдить его самыми могучими ракетами, но вот теперь, кажется, такая возможность представилась, и Тимофей хотел бы сделать это наилучшим образом.

В комнате не было окон; Тимофей понял, что находятся они глубоко под землёй. Вспомнил, как наши сволочные газеты, захлёбываясь от радости, вещали о том, как американцы бомбят дворцы короля Зухана. «Этот дворец не разбомбят», — подумал Тимофей.

Король ровным и будто бы не очень ласковым голосом продолжал:

— Вы совершили долгую дорогу, наверное проголодались, а у нас на Востоке говорят: корми гостя не словами, а вкусными пирогами.

— Пироги у нас пекут, а у вас будто бы лепёшки.

— Да, в прошлом мы знали одни лепешки, а теперь научились у вас, русских. И тоже печём пироги. Впрочем, если вы любите лепёшки, мы вас угостим.

В небольшой комнате был накрыт стол и возле него стояли два стула. Сидели один против другого.

— Вы, наверное, знаете: в своё время мы купили у вас двенадцать ракет.

— Да, я знаю об этом. Эти ракеты делались у нас на заводе в цеху, где в то время я был инженером, а теперь являюсь начальником.

— И вы имеете отношение к их разработке?

— Я один из создателей ракет.

— Как вы думаете, они с того времени не утратили своих боевых свойств?

— Если вы их хранили, как мы указывали в инструкции, то да, не утратили.

— Я буду просить вас сделать им ревизию и дать своё заключение.

— Разумеется, я это сделаю обязательно.

— А теперь перейдём к основной теме. Наши специалисты доложили мне, что вы нашли средство увеличить мощность этих ракет во много раз, не подвергая их коренной переделке. Так ли это? И если так, то объясните мне в общих чертах суть дела.

— Объяснить все научные аспекты трудно, однако в двух словах попытаюсь это сделать. Во-первых, эти ракеты принадлежат к классу «земля-воздух». Мы их переведём в принципиально новый класс: подводный. Придадим им способность поднимать с глубины большие массы воды и разгонять до скорости курьерского поезда. С такой-то вот скоростью миллионотонная волна обрушивается на береговые сооружения или на город, на порт или идущие по морю корабли. Эффект достигается значительно больший, чем от взрыва водородной бомбы большой мощности. И при этом никакой радиации, никакого заражения.

— М-да-а... — проговорил король Зухан. — Этакий морской дьявол.

— Да, это вы хорошо сказали. Мой друг и помощник назвал подводный вариант «Гогой и Магогой», а вы — «Морским дьяволом». Пожалуй, и такое имечко ей подходит.

— Но если можно — как вам далась такая переделка?

— Вам, может быть, известно, что специальные патроны этих ракет заполнены жидкой фракцией. В эту жидкость мы добавляем небольшую пропорцию открытого у нас недавно химиками материала и тем самым вызываем нужную реакцию. Кроме того, изменяем электронную схему и устанавливаем новую последовательность взрывов. При взрыве каждого из патронов, а взрываться они будут не сразу, возникает эффект вакуума. И затем, когда произойдёт взрыв последней ступени, мы получаем тот самый водяной вал, который и обрушится на цель.

Король смотрел на Тимофея, и трудно было понять, какие мысли теснятся в его голове. Тихо и слегка наклоняясь вперёд, он проговорил:

— Многие ли знают тайну подводного варианта?

— Тайну устройства такой ракеты я не доверил никому.

— Но с вами прилетела бригада специалистов.

— Да, помощников у меня много, но каждый из них будет выполнять лишь свою часть работы.

Зухан склонил набок голову и ещё шире растворил взгляд своих тёмных непроницаемых глаз.

— Русские люди просты и доверчивы, как дети, — об этом мне говорил ещё отец. Они бывают очень талантливы и даже гениальны. Но, кажется, мне встретился русский, который не доверяет никому — и даже своему правительству.

— Да, Ваше величество, перед вами именно такой экземпляр.

— Однако всё-таки есть люди, которые знают секрет «Морского дьявола»: ваш посол в моей стране, мой консул в Петербурге и олигарх Файнберг. А мой цирюльник говорит: если ваш секрет узнал чистильщик сапог, о нём уже судачат во всех парикмахерских.

— А мой отец говаривал: шепчут с уха на ухо, а слышно с угла на угол. Но у нас в цеху шептали только о силе моей ракеты, а как её создать, знаю я один.

Король приподнялся и стал ходить по столовой. Дважды он приближался то к одному плечу Тимофея, то к другому. И даже тронул его за локоть. Потом вернулся на своё место и, заглядывая Курицыну в глаза и как бы приглашая его к ещё большей откровенности, тихо проговорил:

— Я бы очень хотел, чтобы тайну этой ракеты знали только двое — я и вы. Это очень важно. Это необходимо даже для вашей... и моей безопасности.

— Понимаю вас, Ваше величество. Не знаю, как вы, но я живу в обстановке плотного враждебного окружения. У нас в России нет государства, нет власти и человека никто не охраняет. Весь народ поставлен вне закона. В законе только вор и убийца. Людей у нас убивают, но убийцу никто не ловит. Самые страшные преступления не раскрываются. Создаётся впечатление, что органы безопасности превратились в органы опасности и охраняют не послушного гражданина, а преступника. У нас сейчас судят героя чеченской войны полковника Буданова — за то судят, что он своими руками уничтожил вражеского снайпера.

Мне неловко вам это говорить, — совестно за русский народ, утративший власть и силу, но это горькая правда, и вы, наш верный друг, должны знать это и не питать иллюзий. Мой народ, такой великий и могучий, напоминает Гулливера, которого спеленали лилипуты. Он пока не может пошевелить ни руками, ни ногами. На него нашло затмение, злые силы выпустили из него дух, и теперь неизвестно, обретёт ли он прежнюю силу, встанет ли на ноги, — этого никто не знает.

Курицын замолчал, а король долго и пристально смотрел на него и не знал, что ему сказать и чем утешить. Глухим нетвёрдым голосом заговорил:

— Печален ваш рассказ и нет в словах надежды; и это говорите вы, гениальный изобретатель, создавший оружие, способное повергнуть в ужас любого врага. Ваш ум проникает в сокровенные тайны природы, но не видит средства борьбы с обыкновенным воришкой и обманщиком. И что самое печальное: и мы-то, арабы, древнейшая нация на земле, дети творцов математики и геометрии, создатели шахмат и науки о вселенной — и мы оказались бессильными отразить нашествие серых паучков, проникших в банки и забравших наши деньги, отнявших у нас нефть и золото, а теперь ползущих в редакции газет и телестудий.

Пропустим их туда — и пропали наши души, погибли наши женщины, девушки и дети. На нас посылают самолёты, бросают бомбы, а нам нечем ответить. Мы смотрим с надеждой на своих извечных друзей-славян, но видим, что и они задыхаются в тенетах, развешанных повсюду этими паучками. Но дорогой мой друг! Налаживайте нам ракеты, и мы попытаемся отбить атаки. Я ещё не знаю, как это мы сделаем, но мы помним уроки истории: Сталин, создав атомную бомбу, поставил Америку на колени. Пусть и ваши ракеты будут для нас оружием устрашения. А пока...

Король поднялся, и в тот же момент к ним вошёл молодой человек в форме генерала.

— Это мой сын Ариф. Он будет вам проводником и помощником во всех делах.

* * *

По слабо освещённому, узенькому и петлявшему змейкой тоннелю ехали на мотоцикле: Ариф сидел за рулём, Курицын сзади за пассажира. По скорости и времени он вычислил длину тоннеля; она примерно равнялась километру. А когда с улицы в глаза грянул яркий солнечный свет, Ариф остановился и отдал мотоцикл подошедшему к нему солдату.

Спускались по небольшому склону к реке, где у дощатого причала стоял катер цвета тёмно-зелёной вечерней воды. Здесь их встречали парни в гражданском платье; один из них пожилой с прядью серебристо-белых волос, тянувшихся со лба к затылку. Он подчёркнуто вежливо кланялся Арифу и затем, повернувшись, — Тимофею. И улыбался, словно ему только что перед этим рассказали что-то весёлое. В глаза гостю он не смотрел, но хорошо его видел и показывал рукой, куда надо двигаться. Ариф и здесь сел за руль, а Тимофея посадил рядом в капитанской рубке. С хода взял большую скорость, и катер, рассекая золотисто-хрустальные волны, помчался посредине довольно широкой реки.

Тимофей смотрел на стрелку компаса, она показывала на север и чуть отклонялась к западу. Перед отлётом в эту арабскую страну он хорошо изучил карту и знал расположение рек, городов, гор и долин. Теперь он мог заключить, что позади у них столица, а идут они к тому месту, где Сирия граничит с Турцией. Но вот за скальным нагромождением по правой стороне им встретился узенький приток, и Ариф, сбавив скорость, свернул в него. По притоку они плыли недолго.

Ариф и здесь свернул в тихий заливчик и выключил двигатель. Матрос бросил на берег верёвку, и люди, внезапно появившиеся на берегу, стали подтягивать катер. Вначале пришвартовали его к деревянным мосткам, а затем, когда пассажиры сошли на берег, стали втягивать в нишу, вырубленную в скале. А, втянув, опустили над водой щит, сливавшийся цветом с береговыми скалами.

Вокруг не было признаков человеческого жилья, и лишь из-за каменных глыб, сверкая на солнце, виднелись огромные чаши, похожие на опустившиеся на рёбра летающие тарелки. «Радары!» — подумал Курицын. И сожалел, что аппараты эти давно отжили, а других, очевидно, не было. И ему пришла мысль связаться со специалистами питерского завода «Светлана» и попросить их модернизировать эти радарные установки, а может быть, и организовать продажу друзьям-арабам новейших систем, о которых и в России-то не знают.

Тимофей  понял,  что  здесь  налажена  маскировка  подземных помещений, — видимо, жилищ членов королевской семьи, — и принимаются меры к отражению возможных атак с воздуха. Американская разведка и НАТО-вские штабы охотятся за королем Зуханом, он объявлен врагом Америки, и Тимофей уже подумывал, как бы усилить противовоздушную оборону друзей.

Здесь так же был тоннель, и был мотоцикл, на нём Ариф и Тимофей скоро подъехали к тяжёлым металлическим воротам, которые по сигналу сына короля медленно, с едва слышным натужным стоном раздвигались. От ворот они шли по хорошо освещённому коридору, справа и слева им встречались двери без каких-либо обозначений. Но вот в конце коридора перед ними раскрылась дубовая двухстворчатая дверь, а за ней просторная комната, из которой справа и слева наверх вели лестницы. Ариф, показывая на правую, сказал:

— Там, на втором этаже, для вас приготовлена квартира, а здесь... — он показал на левую лестницу, — мои комнаты.

Едва Курицын успел оглядеться, к нему пришёл Ариф. Он раскрыл балкон и пригласил Тимофея. На балконе на уровне глаз в скале была прорублена узкая полоска, и взору открывался вид на довольно широкую по здешним горным местам реку. За рекой, точно солдаты на поле боя, в причудливых позах громоздились скалы. Иные были величиной с человека, другие лезли в высоту, пытаясь макушкой задеть облака. Между ними отсвечивали рыже-красными бликами полянки и поляны. И никаких признаков растительности. Ландшафт походил на выжженный солнцем кусок какой-то другой планеты. Тимофей вспомнил описания климата этой арабской страны: летом здесь подолгу держалась температура воздуха выше сорока, а нередко поднималась и до пятидесяти. Воздух был тих и до самого горизонта пронизан дымчатым маревом. И это марево висело недвижно, точно заколдованное.

— Да-а, — качал головой Курицын. — Ваша природа мало похожа на нашу, российскую.

— Особенно на Ленинградскую.

Тимофей повернулся к Арифу. Сравнительно чистый русский язык, и это замечание... «Ленинградскую»?..

— Что вы удивляетесь? — понял его мысли Ариф. — Я шесть лет учился в Ленинградском университете на факультете международных отношений. Потом три года работал в вашем городе в постоянном представительстве. К тому же и две моих жены русские.

Курицын кивал головой: дескать, тогда всё ясно. Тем временем в гостиной комнате накрыли стол, и Ариф пригласил его к трапезе. Тут у них состоялся деловой разговор.

— Я хотел бы без проволочек приступить к делу, — заговорил Тимофей. — Нам нужна химическая лаборатория.

— Таковых у нас много. Есть и закрытый центр химических технологий.

— Я пошлю туда четырёх человек, и они изготовят двадцать ампул для заправки ракет.

— Посылайте хоть сейчас. За вашими людьми придёт автобус и доставит их на место.

— Остальных людей мне надо послать на склад, где хранятся наши ракеты. Им нужно два-три дня для тщательного осмотра, а затем и для переналадки.

— И тоже не будет проблем. По телефону дадим нужные распоряжения, и пусть начинают работы. Если требуется ваше присутствие, вас доставят немедленно.

* * *

По окончании работ принц Ариф пригласил Курицына к королю. Между монархом и русским изобретателем произошёл разговор.

— Раньше это были обыкновенные ракеты средней дальности. И для их доставки нужны были специальные пусковые установки. Теперь же их можно доставить к месту назначения на морском корабле любого класса, а также и на самолёте. Ракета может путешествовать под видом невинного груза по земле, по воде и по воздуху. На берегу моря её нужно перегрузить на небольшое судно и доставить к месту, где она должна залечь на дно моря или океана и ждать часа, когда радиосигнал приведёт её в действие. Но, как я понимаю, вам нужны гарантии боеспособности ракет.

— Да, конечно, но я не представляю, как это можно сделать. Нужны испытания, а такие испытания станут известны всему свету.

— Признаться, мне бы тоже хотелось увидеть в деле ракету. Мы проводили лабораторные испытания, но они недостаточны для полной уверенности. Если бы в Персидском или Оманском заливе мы могли отыскать пустынный уголок...

— Я думал об этом, — заговорил король с воодушевлением. — В Персидском заливе, вдалеке от судоходных путей и обитаемых мест, мои предки на небольшом островке возвели фамильный замок. Там есть и другие постройки, но теперь уж пришли в упадок, и я бы не пожалел ни замка, ни самого островка для испытаний.

Король достал карту и показал Курицыну островок.

— В Персидском и Оманском заливах всё время курсирует моя яхта, американцы знают, что меня там нет — мы могли бы отвезти на ней ракету и взорвать её в месте, которое вы укажете.

Тимофею понравился план, и он сказал:

— Готов отправиться в экспедицию хоть завтра.

— Отправимся послезавтра. Ночью в закрытом автомобиле доставят на яхту ракету, — ту, которую вы укажете.

— Выбирайте любую. Хотел бы, чтобы во всех остальных вы были уверены. Одной пожертвуем, а одиннадцать у вас останется.

Король крутил в пальцах карандаш и смотрел на собеседника с дружеским участием.

— Хочу понять вас, русских; вы продаёте другим странам своё оружие, а нет ли у вас опасения, что в оные времена это оружие сработает против вас?

— Ваше величество! Позвольте уточнить некоторые понятия. Вы говорите: вас, русских!.. Но продажей оружия у нас занимаются не русские, — всё те же «агенты влияния», которые и разрушили наше государство. Можно без труда понять, какие цели они преследуют. Что же до моих ракет — их нельзя будет применить против нас. У нас есть десятки океанских и морских портов, имеющих стратегическое значение. В ракеты я встроил механизм — он при нацеливании на любой из наших портов автоматически отключит взрывное устройство, и ракета не сработает. Так что свои ракеты я готов с лёгкой душой продавать любой стране. Для меня одно только важно, чтобы страна эта дружественно относилась к России и считала, что враг моей страны одновременно и её враг. У русских есть пословица: если ты любишь моего врага, ты не можешь быть мне товарищем. Я же убеждён: в будущих войнах, где столкнутся не страны и народы, а расы — мы с арабами окажемся в одном строю.

— Это интересно! — блеснул чёрным глазами король Зухан. — Я придерживаюсь того же мнения. Я тоже так думаю: в будущей войне столкнутся три расы: белая, чёрная и жёлтая. Индусы некоторое время подержатся в стороне, но затем они присоединятся к нам. Мы, арабы, и с нами индусы, окажемся в одном строю с вами, русскими. Недаром уже теперь у палестинцев появился отряд, называющий себя «Русской гвардией». У белых людей Америки тоже теплеет сердце к русским. У меня недавно был в гостях богатый американец из ирландцев. Так он ищет лидеров русских националистов и хочет передать им крупные суммы денег. Я бы и сам, если узнаю таких лидеров, готов помочь им деньгами.

Король вызвал Арифа и стал давать ему указания. Потом к телефону подошёл Тимофей и дал распоряжения русским специалистам.

* * *

Задолго до рассвета Тимофея разбудили, и он в сопровождении Арифа спустился на площадку, где их ждал вертолёт. Вместе с ними летел и король.

Вертолёт большой, кстати, советский. В просторном салоне над кабиной пилотов светился голубой экран: на нём четко и красочно рисовалась местность, над которой они пролетали. Тимофей посмотрел на прибор высоты: стрелка достигла цифры 800 и ползла вверх. И скоро она уткнулась в цифру 1000 и на этой отметке остановилась. Любопытно, что и на такой высоте местность рисовалась также рельефно. В стороне от реки проплыл город, но затем оборвалась и река. Под крыльями распростёрлось море. Оно было чёрным, и только гребни волн, отражая всполохи лунного света, вздымались высоко и мощно, точно пытаясь захлестнуть винтокрылую птицу. Не сразу Тимофей понял, что устройство, передающее на экран изображение, имеет высокую степень приближения и способно высвечивать на земле мелкие предметы. Эта способность радиоэлектроники, и, конечно же, тоже советской, поражала почти фантастической силой. Это она позволяла со спутника разглядывать двугривенный, лежащий на земле, или номер автомобиля.

Слева по борту показался остров и на нём, посредине, замок с полуразвалившейся башней. В стороне от замка на поляне стояли три домика, а за ними, у берега моря лежала на боку чёрная баржа.

Король сказал:

— Вот наш остров. Мне передали по радио, что людей оттуда вывезли.

Пригласил к себе Курицына, показал ему в круглое окно-иллюминатор:

— А вон яхта. Мы сейчас на неё опустимся.

Рассвет только ещё начинался, когда вертолёт коснулся палубы корабля. Пассажиры выходили из кабины, а над вертолётом задернулся брезент, скрывающий машину и изменяющий очертания яхты. Яхта и в других местах имела маскировку — так, что с воздуха она больше походила на сухогруз, чем на судно пассажирское.

Прошли в кают-компанию, и здесь капитан яхты развернул карту и показал местоположение корабля и нужного им острова.

Курицын сказал:

— Мы находимся как раз в том месте, где можно опустить на дно ракету.

Капитан распорядился опускать ракету. И в ту же минуту король, его сын и Курицын на вертолёте взмыли над яхтой, а яхта, набирая скорость, пошла в указанное ей на карте место.

Вертолёт поднялся на высоту 2000 метров и на небольшой скорости стал делать круги. Капитан яхты тоже доложил, что достиг расчётной точки. И тогда король вопросительно посмотрел на Курицына. Тот согласно кивнул ему и достал из чемоданчика прибор запуска ракеты. Перекрестился и нажал кнопку. Глухой, могучий гул покрыл рокот вертолёта, а вслед за ним вспучилось море. На экране поднялась крутая волна. Раскаты взрывов следовали один за другим, и море, вздрагивая, всё выше поднимало вал и устремляло его в сторону острова. Взрывов было двенадцать, и последний громыхнул с особенной яростью; и вертолёт качнуло, положило на крыло — король и его спутники вжались в спинку дивана, дыхание перехватило.

Из глубины залива поднялась гора... Она сверкала на солнце, ослепляя глаза и поражая воображение; она росла и готова была подступиться к вертолету и смахнуть его с неба; она летела к острову, но в то же время будто бы и стояла на месте. Потом всё-таки стала удаляться. И, удаляясь, не уменьшалась в размерах. Курицын понимал, что такой эффект на экране даёт электроника, но король и Ариф этого не знали. И только спустя несколько минут им стало ясно, что водяной вал исполинской силы движется в сторону острова. Вот он накрыл его, и через несколько секунд чёрный силуэт замка был погружен в воду, а когда вода схлынула, не было замка, и домиков, не чернела на берегу старая баржа. Всё исчезло, словно испарилось. И на месте острова, поблёскивая на солнце, лежал жёлтый песочек.

А волна продолжала катиться дальше, к черте горизонта. И, казалось, она не становилась меньше, а вздымалась ещё выше. И гул от неё поднимался к небу. И чудилось пассажирам вертолёта: вот та самая библейская Гога и Магога, явившаяся миру в наказание за грехи его. Не один только Персидский залив взбунтовался, но в этот же час и момент встали на дыбы все моря и океаны, реки и озера — и бросились они на землю, на мир людской.

Король покачал головой. Проговорил на своём родном языке междометие, которое часто можно услышать и на нашем, русском:

— Ну и ну!..

И потом, склоняясь к Тимофею:

— Спасибо, русский друг, сердечное спасибо тебе, сын славянский, от всего арабского мира. Я бы хотел, очень бы хотел, чтобы об этой штуке кроме нас с тобой никто не знал.

Волна продолжала свой бег к горизонту, а вертолёт, сделав круг над опустевшим островом, взял курс на материк, где люди ещё не знали, что в руках у них появилось оружие, способное охладить пыл и ярость любого врага.

И они уже были далеко от острова, когда впереди по курсу, на севере, там где была Россия, вдруг рассеялись чёрные тучи и с небес грянули лучи солнца, и то ли воображению так представилось, то ли наяву случилась картина — из воды стала подниматься исполинская фигура человека. «Царь-освободитель, — негромко проговорил Курицын. — Наш царь, русский!» А люди, сидевшие в салоне, стали повторять: «Да, да — это над вашей страной вспыхнула такая яркая заря. Мы тоже видим человека, над его головой жаром горит золотая корона. И он поднимается всё выше. Он как Бог, несёт людям счастье и освобождение».

 

И.В. Дроздов, август 2001