Суд идет

После обеда гости отдыхали в предоставленных им трёх каютах, а ближе к вечеру их пригласили в рабочий кабинет капитана. В кабинете ничто не напоминало флотскую боевую обстановку. И не было тут намёка на учёное положение хозяина. Два дивана, дюжина стульев и стол были намертво принайтованы к полу и не зависели ни от волнения моря, ни от скорости, ни от крутых поворотов. Трое гостей, капитан и его сыновья расположились у стены, где был письменный стол хозяина и, как зрители, приготовились смотреть обещанный сюжет.

Экран помещался сверху на противоположной стене, а нижняя часть стены была прозрачной, и волны словно вываливались из-под неё и катились к берегу, который был совсем рядом, в двухстах или трёхстах метрах от корабля. Гости никак не ощущали, и не знали, на какой глубине они находились.

Владимир Иванович Светов с любопытством и едва заметной лукавой усмешкой посматривал то на Драгану, то на её спутников, и в душе ликовал, понимая, что многое им тут совершенно непонятно. Они вглядывались в очертания золотисто-пляжного берега, хорошо видели загорающих и купающихся людей, и силуэты домов, громоздящихся на трёх невысоких холмах, скрывающихся за чертой горизонта. Но вот почему это из-под стены кабинета выкатываются волны и бегут к берегу, понять не могли.

Драгана робко проговорила:

— Такое впечатление, что мы на обыкновенном теплоходе, но почему же не видно никаких корабельных частей и палуб, и почему волны не ударяют о корпус корабля, а скользят мимо и устремляются на берег?

Недоумение её пытался разъяснить капитан, но его пояснения хотя и отличались чёткостью знающего человека, однако же ещё больше породили изумления и загадок.

Владимир Иванович говорил:

— Да, да — это так и есть, волны бегут без препятствий, но нам только кажется, что мы на обыкновенном теплоходе и стоим без движения на каком-то приколе; на самом-то деле мы находимся на глубине километра и идём с большой скоростью от вашего острова в сторону Мексиканского залива — в тот квадрат, где зарождается теплое течение Гольфстрим. А город, который мы с вами видим, расположен на западе американских штатов, и всё, что вы сейчас увидите, совершилось давно и в своё время наделало много шума в Америке. Теперь же смотрите... Народа на пляже уже нет, небо синеет, вечер сгущается. А цифра «10»?.. Она горит над городом, и с каждой минутой горит всё ярче. И висит она над холмом, что расположен ближе к морю. На склонах холма в окружении невысоких молодых пальм белеют красивые домики и коттеджи. Этот посёлок построен давно, и дома подарены офицерам подводной лодки, которая кружила вокруг нашего «Курска» в день его гибели. Сейчас же та американская лодка здесь, на стапелях корабельной верфи. На ней заканчивается капитальный ремонт, и через несколько часов, вооружённая комплектом новейших ракет, она должна будет спуститься на воду и отправиться в новый разбойный поход. Но, к счастью, ни в какой поход она уже никогда не отправится, её ждёт иная участь, а какая — вот смотрите.

Настал момент, когда цифра «10» запылала так, словно её обсыпали порохом.

— Почему десять? — спросила Драгана.

— Десять — это день возмездия. Подобные действа становятся регулярными. А огненная цифра осветит место, где живут люди, совершающие преступления в других странах или производящие орудия разрушения. Пусть знает Америка, присвоившая себе право устанавливать угодный ей порядок в мире, что за каждое преступление она будет платить. Наш «Евпатий» призван судить и наказывать, он будет мстить за каждую загубленную душу, за каждый разрушенный дом. А теперь смотрите. Вон над морем появился предмет, похожий на летящую шаровую молнию. Он опускается в море напротив верфи и посёлка офицеров-подводников. Это заряд нашей фотонной энергии, который сейчас произведёт боевую работу.

Зрители таинственного представления смотрят на часы. Считают секунды. Минута им кажется вечностью. Но проходит одна минута, и вторая, и — третья. Со дна морского поднимается столб воды. Он растёт в ширину и в высоту и устремляется на город. Теперь уже не столб, а целая гора валится на берег. Скорость её нарастает. А вон — видите? Волна подняла что-то чёрное, длинное... И только теперь потрясённые зрители увидели, что гора воды точно языком слизнула и офицерский посёлок, и пальмы, и всё, что было на берегу. А когда вода, завершив свою работу, отхлынула в океан, на месте посёлка осталось лишь чёрное тело, похожее на кита. Это была подводная лодка, которую в свой предсмертный час увидели моряки «Курска», и услышали зловещий треск, раздавшийся у них в боевом отсеке: то «американец» выпустил ракету в бок русского атомного крейсера.

Представление закончилось. Над крышами уцелевших домов портового города потухла магическая цифра «10». Но пламя от неё осталось, и, казалось, теперь горело ещё ярче. В отсветах этого небесного огня чётко отражалась картина только что свершившегося гнева Господня; склон холма, на котором минуту назад бушевал грозный океан, теперь мирно желтел золотистым пляжным песочком: на нём безжизненно лежало одно только чёрное тело подводной лодки. Капитану Светову и его гостям хорошо были видны зияющие трещины на теле корабля и груда осколков вокруг него.

Картина эта явилась взору и американцев, для которых телевизионщики наладили передачу с места события. Можно представить, какая там паника началась! Как раз этим летом и в начале осени западное и восточное побережья штатов трясли жестокие цунами и ураганы, а в южных городах температура поднималась до шестидесяти и люди не знали, где им спасаться от удушающей жары. В газетах писали о приближении конца света, а в храмах читались проповеди о каре, которую на штаты насылали боги.

Драгана, как и её товарищи, была потрясена увиденным. Молодая женщина думала: «Я хотела бы вот так же отомстить Америке за недавнюю бомбардировку городов моей любимой Югославии». И в уме она уже рисовала практические планы такой мести. Женщина была уверена, что в этом ей помогут её новые друзья с крейсера «Евпатий Коловрат».

И как раз в этот момент на экранах телевизоров, перед которыми сидели онемевшие от страха американцы, появился незнакомый им человек и громко на английском языке прочитал строки русского поэта Евгения Корнилова:

Впадает мир в истерику,
А раз такое дело,
Колумб, закрой Америку!
Она мне надоела.

Никто ни о чём не спрашивал капитана, не задавала вопросов даже трудно сдерживавшая восторг и любопытство Драгана, но капитан, выждав небольшую паузу и не желая больше томить в недоумении гостей, заговорил сам:

— Вместе с большим коллективом конструкторов мы создавали свой корабль десять лет, а затем двенадцать строили, и вот уже пятнадцать лет его обживаем. Боюсь показаться скучным, но вынужден назвать несколько цифр. Длина «Евпатия» — семьсот метров, ширина триста, а высотой он встал бы вровень со средним пятиэтажным домом. Этажей у него три: верхний конструкторы отдали людям, средний назначен для научного городка и систем, управляющих кораблем, а внизу располагаются машины и механизмы, обеспечивающие ход корабля, его живучесть и боевую мощь. Тут же хранится его энергетический запас, размещены склады, кухни, столовые, школы и детские учреждения. Пока мы не знаем силы, способной одолеть «Евпатия», а что до системы слежения и сбора информации — он во много раз превосходит электронные возможности Пентагона, ЦРУ и самых крупных банков мира. Электроника вашего Русского острова тоже имеет много достоинств, но мы не однажды потрошили и ваши тайны, и прослушивали разговоры внедрённых к вам агентов; можем представить вам записи их бесед.

Лекция продолжалась минут двадцать, а затем к академику подошёл его старший сын Дмитрий и что-то шепнул ему на ухо. Капитан прервал рассказ и поднялся из-за стола:

— Мы теперь пойдём ужинать в столовую биохимической лаборатории,— ею заведует мой старший сын Дмитрий. Вот он нас приглашает.

Столовая была небольшой, человек на двадцать. Здесь, в яйцевидной каюте, как потом узнали гости с острова, принимали особо важных людей, прибывавших на корабль по личному приглашению академика Светова. Люди посторонние хотя и не часто, но тоже появлялись на корабле. Командир «Евпатия» да и его главные помощники гостей не боялись. В компьютерном информационном банке корабля содержались сведения об учёных, совершавших крупные открытия, создававших чудо-машины, и вообще изумлявших мир чем-нибудь необыкновенным, сулившим человечеству большие перемены. Судьбы таких учёных складывались по-разному; чаще всего, к ним прилипали авантюристы, и тогда закипали интриги, грозившие погубить и учёного, и его открытие. «Евпатий» нередко подавал таким учёным руку помощи. К ним прилетали на невидимом и беззвучном «Ковре-самолёте», или как его тут ещё называли «Пчёлке», и с согласия учёного на какое-то время увозили к себе на борт «Евпатия». Некоторые из них оставались тут навсегда. Другим давали задание и определяли их в лабораторию какой-нибудь прибрежной страны, чаще всего на американском континенте. Таких учёных у «Евпатия» набралось много. Через них и при их помощи научные лаборатории мятежного корабля приобретали нужные приборы, реактивы, решали многие научные проблемы. Наконец, пассажирам корабля нужно было есть, пить; тут было много детей — их учили, растили; на всё требовались деньги. И деньги нужны были очень большие. И хотя денежная проблема была на корабле самой трудной, но и она решалась.

Капитан Светов сказал островитянам:

— Мы давно наблюдаем за вашей жизнью. У вас на острове жили и люди, которых мы внедряли к вам,— их информация позволила нам признать, что между вами и нами много общего; вы тоже остров в человеческом море, имеющий целью спасти Славянский мир, а если понадобится, то протянуть руку помощи и другим народам. Мы полюбили вас и хотели бы, чтобы и вы нам доверились. И тогда мы устроим свадебное путешествие — пригласим вас в полёт над городами Америки.

Что это за полёт намеревался совершить «Евпатий», они не знали, и им, конечно, очень бы хотелось узнать, но от поспешных вопросов они воздержались. Одно им только было уже теперь ясно: капитан доверял им.

Сидели у большого, похожего на автомобильное колесо иллюминатора, за выпуклым стеклом которого весело играло солнечными лучами бирюзовое море, вдали виднелись берег и небольшой городок.

Две девушки — совсем юные, им было лет по шестнадцать-восемнадцать — приносили еду, относили пустые тарелки. Академик, кивая на них, говорил:

— Они учились во втором классе, когда с родителями пришли на корабль и отправились с нами в бесконечное плавание. Тут на корабле окончили школу, вышли замуж и будут учиться в институте. Замуж у нас выходят рано, и в первые же годы замужества рожают детей. Рождение детей поощряется. Каждый год мы часть малышей отправляем в Россию к бабушкам, дедушкам. Те же, кто желает, остаются на корабле и продолжают учёбу. У нас два института: Химико-биологический и Физико-механический. Вступительных экзаменов нет, учатся все, кто пожелает.

Академик посмотрел на Драгану и, видя её удивление, пояснил:

— Да, у нас есть клиническая больница, родильный дом, детские сады, школы и два института. Мы завели особый порядок жизнеустройства: у нас нет одиноких женщин: если рожает девушка, то она автоматически становится женой отца своего ребёнка. И сама по себе укоренилась такая атмосфера, при которой лад и порядок в семье стали законом чести для каждого мужчины. Всякий знает: если понравилась девушка, и она тебе доверилась, будь рыцарем: оставайся для неё мужем и защитником до конца жизни. Кстати, я вам замечу...

Академик взглянул на Драгану:

— Ни одна женщина не взбунтовалась и не запросилась домой на материк. Разумеется, ревность, как биологическое чувство, как мне думается, волнует и огорчает женские сердца, но инстинкт продолжения жизни оказывается сильнее, и у нас конфликтов на почве ревности почти не случается. Женщины рожают охотно: некоторые имеют по двенадцати детей. И чем больше женщина рожает деток, тем большим уважением она пользуется. Разводы у нас не поощряются. Попросту говоря, их нет. Мы сами наладили процесс обучения ребятишек. Я веду уроки по истории, физике и математике; по русскому языку и литературе тоже. Главный смысл нашей педагогики — воспитывать патриотов, борцов. Если детей становится слишком много, мы их отправляем на материк. В прошлом году отправили шестьдесят детей. Стараемся при этом оставлять на корабле равное число девочек и мальчиков. Спиртное, наркотики и табак мы в своей жизни не знаем. Программы телевидения и книги тщательно отбираем. Если пожелаете узнать подробности нашей жизни, мы охотно предоставим вам такую возможность.

Драгана во всё время беседы украдкой бросала взгляды на Фёдора и ловила себя на мысли: ей бы очень хотелось увидеть его двух жён и их детей. Была уверена, что жены у него из всех женщин «Евпатия» самые привлекательные.

Академик продолжал:

— Сейчас, когда рождаемость в России катастрофически падает, я хотя на время, но завёл бы такой уклад жизни и в России. Женщина не должна оставаться бездетной, одинокой; она должна любить и быть любимой, и рожать столько, сколько позволяет её природа. Только в этом случае её жизнь будет полной и счастливой. И жить она будет долго: в два, три раза дольше, чем сейчас. Наши бабушки жили долго — очень многие по сто лет. И это при том уровне медицины и удобств быта.

Словно увлекательную сказку, слушали островитяне рассказ о волшебном корабле, который будто бы и не имел команды, но на котором кипела такая содержательная и разумная жизнь. Люди тут, несмотря на денежные затруднения, имели все необходимые удобства, жили большими семьями, как было принято в старину у русских людей.

Академик бодр, весел — и Простаков, и Драгана, и Павел Неустроев с радостью отмечали в нём перемену, происшедшую после лечения Импульсатором, о котором знали во многих странах. И все пролеченные им могли убедиться в его чудотворной силе. На Русском острове вот уже несколько лет принимала больных специальная клиника; слух о ней катился по всему миру; поток увеличивался с каждым годом.

Академик уж несколько раз благодарил Простакова за его лечение, а сейчас...

Капитан повернулся к Борису, положил ему на плечо руку:

— Да, да, я много слышал о вашем Импульсаторе, но по-настоящему в него поверил, испытав его на себе. Ко мне возвратились и жажда жизни, и энергия борьбы. Спасибо, мой друг! Одно такое открытие вынесло ваше имя в ряд великанов науки. Я счастлив, что принимаю вас и ваших друзей у себя на корабле.

Закончив трапезу, капитан предложил островитянам прогуляться по кораблю.

И, обратившись к Драгане, сказал:

— Вам предлагаю познакомиться с биологической наукой, вашим гидом будет мой сын Сергей. Он биолог, и к тому же поэт; покажет вам лабораторию, расскажет о своих работах. Я же приглашаю мужиков в электронный центр; покажу им, как и кем управляется «Евпатий Коловрат».

Как и все управляющие центры, пульты и посты, электронный центр «Евпатия» находился внизу, на первом этаже. Однако же стоит ступить за его порог, как вам уже чудится, что вы попали вовнутрь стеклянного шара, за которым со всех сторон от горизонта до горизонта открываются море и небо. Было ещё и такое впечатление, что вы не на корабле, и даже не в помещении, а находитесь на улице. Перед вами приборная доска со множеством рычажков и кнопок, и перед ней кресло оператора. С кресла поднялся и вышел навстречу гостям немолодой мужчина с густой шевелюрой русых волос и представился:

— Дежурный оператор Глеб Светличный.

Капитан Светов пожал ему руку и представил гостей с Русского острова, назвав их дорогими и давно желанными. Глеб, здороваясь, каждому говорил:

— Я знаю вас. Давно знаю. Наша электроника не только позволяет видеть, но и слышать нужного нам человека, и потому у меня о вас целый банк данных.

Оператор предложил всем кресла, стоявшие тут же, словно на поляне. И при этом заметил:

— Эффекты нашей электроники позволяют вам забыть, что вы находитесь глубоко под водой: вам кажется, что сидите на зелёной лужайке и любуетесь красотами океана. Подобные эффекты есть у нас и в других помещениях. Эта прекрасная иллюзия всё время поддерживает у всех состояние отдыха и свободы.

Капитан Светов что-то тихо сказал оператору, и тот занял место в своём кресле. А капитан попросил у гостей минутку внимания. И стал говорить им:

— Вы, конечно, не забыли ужасную трагедию, происшедшую с атомной подводной лодкой «Курск». У нас на счету каждый участник этой гнусной диверсии — и всем мы воздаём должное за их преступление. Сегодня вы видели заключительный акт нашей мести, но есть ещё несколько человек, которым наш суд вынес приговор не столь суровый; мы им оставили жизнь, но отняли радость. Это люди, которые знали о готовившейся атаке на «Курск», но не принимали в ней непосредственного участия, и даже не думали, чем завершится их диверсия.

Борис Простаков сказал:

— Очень бы хотелось знать, как вы это делаете? Мы в своей лаборатории тоже ищем методы и формы наказания преступников, но в наших руках пока только лишь Импульсатор, который лечит. Впрочем, если закачать в человека лошадиную дозу наших лучей, то можно его и примерно наказать. К сожалению, мы не можем доставать жертву на далёком расстоянии. У вас же, как я понимаю...

Он оглядел щит управления.

— Понятен ваш интерес,— кивал головой Сергей Светов. Вам нужна Длинная рука и нужен точный адрес цели. Эту проблему решила наша физическая лаборатория.

Сергей посмотрел на своего брата Фёдора:

— Эти секреты спрятаны у него, нашего физика.

Перевёл взгляд на Павла Неустроева:

— Наш физик Фёдор и ваш физик Павел теперь знакомы, надеюсь, они найдут общий язык.

И потом, с минуту помедлив:

— Мы как-то сразу вам поверили, и мне кажется, поделимся своими тайнами. Ваш-то остров Русский, а наш корабль — частица России: непотопляемая, неубиваемая, вечная. И она, как наша Белоруссия, не сдалась демократам.

Островитян домой отвозил на своей «Пчелке» Фёдор Светов. Провожая их, капитан сказал:

— На некоторое время хотел бы поселиться со своим «Евпатием» под боком у вашего Русского острова. Не возражаете?..

Драгана воскликнула:

— Мы будем рады. Мы счастливы!

Прилетев на остров, Павел Неустроев сказал Драгане:

— Моего коллегу Фёдора я забираю к себе, и мы с ним будем заниматься научными делами. А кроме того, он обещал научить меня летать на его самокате.

Он неожиданно дал «Пчёлке» и новое название: самокат.

— Я тоже хочу летать на самокате,— сказала Драгана.

И Фёдор, улыбнувшись, пообещал и её, и Бориса, если он пожелает,— всех обучить вождению катера и самолёта.

На том они и расстались.

Дома Драгана и Борис засели за компьютер. И открыли сайт академика Светова. Читали текст беседы великого учёного со своими ближайшими сотрудниками.

Академик говорил:

«Вы теперь хотите знать, какую роль сыграл Сталин в создании нашего корабля, и вообще: что же такое Сталин и есть ли его роль в происходящих ныне событиях в России? Могу вам сообщить свои соображения, рассказать, как я понимал Сталина в молодости и как понимаю его теперь.

Новейшие события в России нас научили смотреть на национальность человека. Кто же такой Сталин по рождению? Мы теперь знаем, и наши собственные биохимические исследования показывают, что национальность — главный критерий в оценке любого человека, особенно если человек занимается политикой или искусством, является деятелем культуры.

По моим нынешним понятиям и по многочисленным беседам с грузинами, Сталин — полукровка; грузин с примесью не то осетинской, не то еврейской крови. Недавно у нас в гостях был человек из Австралии, по рождению русский. Так он рассказал, что там некоторые историки утверждают: род Сталина какой-то ветвью уходит к испанским евреям. Серьёзных же биографических исследований никто не проводил; они, очевидно, есть на грузинском языке, но я этого языка не знаю. Мои суждения предположительны, они требуют серьёзного анализа. Я не однажды затевал беседы на этот счёт с грузинами. Они в один голос толковали мне вышеприведенное. И что меня нисколько не удивляло: мои собеседники без восторга отзывались о великом соотечественнике. И если бы поведением, выбором друзей и ближайших соратников Сталин не подтверждал моих умозаключений, я бы их не поверял бумаге. И если все-таки наперекор мнению многих нынешних патриотов, борцов за Россию, я обращаюсь к ним с таким суждением о Сталине, то это лишь с той целью, чтобы уберечь все будущие поколения русских людей от иноземных претендентов на русский трон. Я допускаю, что в нашем государстве важным чиновником может быть инородец, ставший родственным нам по духу, но, и все-таки, на Престоле своего отечества, хозяином в доме я хотел бы видеть своего родного человека. Библейская мудрость гласит: «Выбери царя из народа своего». В другом месте читаем: «Часы Бога идут лишь тогда, когда люди живут на своей земле». Тем же, кто с лёгкостью покидает свою землю и пытается укорениться в чужом огороде, так и хочется сказать: «Люди добрые, люди хорошие! Живите вы дома и правьте в своей семье, в родном государстве. История не дала нам и единого примера, когда бы чужой человек был образцовым правителем нашей страны. Да жили бы вы дома, Ленин — сын еврейки и калмыка, Троцкий-Бронштейн, Брежнев-Гонопольский, Горбачев-Гайдер, Андропов-Эренштейн, Ельцин-Элькин... И тогда бы жила и звенела радостными песнями моя деревенька Вишнёвка, затерявшаяся в лесостепи Тамбовского края, и было бы в ней теперь не триста, как прежде, а больше тысячи человек, а во всей России не сто десять миллионов русских, как сейчас, а все бы шестьсот-восемьсот миллионов, как предсказывал гений русской науки Дмитрий Менделеев. Так нет же! Забежала в очередной раз в Кремль нерусь жадная и честолюбивая, напустила на родную мою Вишнёвку польского еврея Тухачевского, а тот, усмиряя крестьянский бунт, дохнул на неё ядовитым фосгеном, многих потравил моих земляков, а оставшихся в живых развеял по белу свету. Потом явился из жарких степей Бессарабии чернобровый богатырь Брежнев и по-тихому — так, чтобы никто не видел и не слышал,— по тайному сговору с серым кардиналом Сусловым растворил все двери властных коридоров для хитрых и пронырливых иудеев и по совету картавой ведьмы Заславской свёл с русской земли малые деревни, обозвав их неперспективными. И нет теперь у меня малой родины, песенно-весёлой деревеньки Вишнёвки, а на месте её растет полынь-трава, а по полям гуляет трава мёртвая и колючая перекати-поле».

Я читаю эти откровения великого русского учёного, а на дворе стоит декабрь две тысячи шестого года, благодарные евреи отмечают столетие со дня рождения любезного им Брежнева. Многие качества они находят у владыки, правившего нами два десятилетия, одного только не поминают: за своё правление он в семь раз увеличил производство спиртного. В семь раз! До него производили три с половиной литра чистого спирта на человека в год, а с ним стали производить двадцать с лишним. Это тот самый порог, за которым начинается вымирание нации. Спасибо тебе, друг степей цыганских и молдаванских; за годы своего тихого правления ты со своим серым кардиналом умудрился-таки извести русских людей побольше, чем это сделал Гитлер. И ни пушек, ни танков тебе не потребовалось: всего лишь «веселящая» вода, которую пять тысяч лет назад нечаянно изобрёл безграмотный араб. И не думал при этом, какое страшное орудие смерти подарил он человечеству! И заметим кстати: не было при Брежневе указаний великого мастера масонской ложи Маргарет Тэтчер о необходимости к середине нашего столетия ужать количество русских, живущих в России, до пятнадцати миллионов человек. Никто не приказывал, а он «ужимал». И не за это ли получил три золотых звезды героя? Хотели вручить четвёртую, но смелый и честный Машеров, лидер Белоруссии, сказал: Жуков получил три звезды, а тут четвёртая. И... воздержались.

Но вернёмся к Сталину. Прочитал я о нём такие откровения героя своего романа академика Светова, и жутковато мне стало. Сжался я будто от внезапного дуновения ледяного ветра. Для меня-то, автора этой книги, Сталин — «величайший полководец всех времён и народов». Сталин привёл нас к победе над немецким фашизмом, Сталин — последовательный борец с сионизмом.

В своём завещании он сказал:

«Я никогда не был настоящим революционером, вся моя жизнь — непрекращающаяся борьба с сионизмом, цель которого установление нового мирового порядка при господстве еврейской буржуазии... Чтобы достичь этого, им необходимо развалить СССР, Россию, уничтожить веру, превратить русский державный народ в безродных космополитов...»

И снова я лезу в дебри Интернета и там нахожу новые откровения академика:

«Боролся с сионизмом?.. Да, боролся. Сионизм-фашизм в Германии он победил. Для этого позвал нас, русских, и мы его расколошматили.

Сталин хотел победить и сионизм внутренний, то есть у нас в России, но для этой цели он нас, русских, не позвал, и только в конце жизни назвал имя врага, то есть объявил войну космополитам, а затем врачам-отравителям — но, очевидно, испугавшись, тут же и свернул эту войну.

В попытках ударить по врагу он оказался полководцем без войск: мобилизацию-то не объявлял! И враг его одолел.

Больше того: все тридцать лет своего правления он хотя и видел врага, но по какому-то таинственному наваждению отдавал ему все ключевые посты в государстве и позволял вождям русской культуры вытравливать из наших сердец русский дух, превращать нас в Иванов, не помнящих родства. В результате таких массированных атак на всё русское наш народ «уснул», и по нему, по спящему, полвека спустя, человек с сатанинской метой на лбу нанес удар, которого русские не выдержали. Развалена Российская Империя, и наши потери превзошли потери 1941—1945 годов, и вот уже почти двадцать лет с начала перестройки составляют полтора миллиона человек в год, не считая потерь косвенных».

Да, Сталин боролся с Троцким и, в конце концов, рядом коварных маневров восточного типа переиграл хитрого иудея и прогнал его из России. Не дал ему превратить русский народ, как он хотел, в хворост и бросить нас в костёр мировой революции. Перестрелял Сталин в лубянских подвалах и ближайших соратников Троцкого. Но кого же поставил на их место: Ворошилова, Молотова, Кирова, Калинина, Будённого — все они русские, но женаты на еврейках. И потому не станем называть их русскими. Пусть они останутся в памяти народной как шабес-гои, то есть люди, пляшущие под дудочку евреев. Вместе с ними Сталин оставил возле себя Дзержинского, Кагановича, Мехлиса, Ягоду, Вышинского. Эти — евреи чистопородные; затем Берия — грузинский еврей; Орджоникидзе, Енукидзе — грузины; Микоян, Тевосян — эти армяне. Ну, а русские? Где они, эти русские?.. Один из них на короткое время появляется возле этой компании. Маленький, ершистый, у него и фамилия колючая — Ежов. Мало кто знает, что жёнушка у него тоже иудейка, но это уж пустяки, детали. Без этой детали в сталинский кружок не протиснешься. Многие тогда думали: Ежов наведёт порядок! И вправду: скоро он «тиснул» нескольких молодцов из еврейско-кавказской братии. И в газетах запестрели ободряющие слова: «Ежовы рукавицы». Но тут же тиснули и самого ежа, а на его место прислали — и не одного, а целую шайку — «непотопляемых», или, как их называли уже тогда в странах Европы, «вечных жидов».

Так где же русские?.. Не было возле Сталина ни одного русского человека. Ни единого! — вот парадокс, о котором патриоты не хотят думать до сих пор! Не назовём же мы русским Калинина, который за долгие годы сидения в Кремле не возразил ни словом вождю, ничем не проявлял себя как «всесоюзный староста». И это не я говорю, а сам Сталин. Имея в виду своих соратников, он признался: «...вокруг ни одного порядочного человека».

И не только там, в Кремле, не было порядочных, а в государстве кто правил? Как поётся в песне: «Я вам не скажу за всю Одессу...». А за Сталинград, где я жил в детстве и юности, могу сказать. Там были властители: Коган — начальник НКВД, Благой — директор Тракторного завода, Трейдуб — Металлургического, Гонор — орудийного завода «Баррикады». Вся главная власть над городом — иудеи. И разве не они взорвали главный храм города — беломраморный, златоглавый, возвышающийся над Волгой Собор Александра Невского.

Я эту печальную картину с болью в сердце изобразил в своем автобиографическом романе «Ледяная купель».

И не они ли, из которых не было «ни одного порядочного человека», так яростно и беспощадно крушили «сорок сороков» церквей и храмов русской столицы! Не пощадили и Триумфальную арку в честь победы над Наполеоном, чудо красоты и величия Сухареву Башню, диво и гордость всего света храм Христа Спасителя.

Известен эпизод, когда Каганович, хозяин Москвы того времени, в присутствии всей сталинской свиты докладывал вождю о планах переустройства Москвы, а точнее разрушения столицы, поставил на стол фигурку храма Христа Спасителя и сказал: мешает движению по центру столицы, и, не встретив возражения, быстренько убрал фигурку, а на её место выставил другую — Храм Василия Блаженного, вождь злобно зашипел: убери, собака! Не трогай!..

Как жалко, что не хватило у вождя сил, чтобы вот так же защитить и храм Христа Спасителя, и Триумфальную арку, и Сухареву Башню. И покорно промолчали «русские молодцы»: Калинин, Молотов, Ворошилов, будённый. Сгинули с земли русской тысячи и тысячи великолепных храмов.

А ещё мне иногда кажется: будь Сталин русским по крови, не поднялась бы у него рука на русские святыни, и особенно на храм Христа Спасителя, который был не просто Святыней, не просто Гордостью русского народа — он был строительным и архитектурным чудом, которым гордилось Человечество.

Верим мы, что Сталин, учившийся в православной гимназии, понимал и любил наши святыни... Но — не мог одолеть сатанинскую силу тех, о которых потом скажет: «... вокруг ни одного порядочного человека».

Троцкого одолел, но люди-то его остались. И эти люди все годы его правления стояли у его плеча. И казалось нам, были его друзьями. Но, может быть, тут не уместна мудрость, идущая к нам из глубины веков: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Или другая мудрость: «Свита делает короля». Может быть, Сталин был настолько необыкновенным, что к нему нельзя применять законы, идущие к нам от дедов и прадедов?

Нас, русских, мало теперь осталось. В наши дни и вовсе пошёл ускоренными темпами геноцид русского народа. Вон я в Интернете прочитал: в нынешнем году в Петербурге в школу пришло первоклашек на тысячу деток меньше, чем в прошлом. В других городах демография и того хуже. А деревня русская пьёт, и мужиков здоровых там уж почти не осталось. И нет уверенности, что вымирание народа мы остановим. Власть у нас снова нерусская! Она имеет ту же этническую масть, что и при Сталине. Наш президент мог бы сказать: вокруг меня ни одного русского человека! Вот в чём беда. И не отсюда ли вытекает наша русская идея: у власти над нами должен стоять свой, родной человек! До десятого колена проверенный — русский!.. А с чужим-то правительством может и так случиться, что совсем скоро Москву-матушку именем Мао Цзедуна назовут. В Петербурге уже начинают строить китайский квартал. На берега Невы ещё и норвеги придут, и англичашки хитрые. И что за имена будут у наших главных городов — мы пока не знаем. Перефразируя Некрасова, скажем: хорошо, что в ту пору ужасную, жить не придётся ни мне, ни тебе.

Слышу возражения: Сталина бы и не надо трогать. Мы с ним победу над Германией одержали. Да, победу одержали. Была у нас Победа. И хорошо, что сдюжили, что отстояли матушку- Россию. Правда, иные патриоты говорят: а чем хуже была бы немецкая оккупация нынешней еврейской?..

Ох, уж и не знаю, что бы с нами стало, не одолей мы фашистскую Германию. И не только с нами, а с целым миром что бы произошло?.. Нынче-то!.. Страшна еврейская оккупация, страшнее и быть не может. Но ведь и Гитлер шёл на нас под тайным флагом сионизма. Он ещё свои замыслы переустройства мира замешал на тайнах восточных оккультных заклинаний. На изучение и внедрение восточной философии немцы потратили больше средств, чем было затрачено на производство атомной бомбы. Но в битве за овладение миром Гитлер проиграл, а сионизм уцелел, хотя и он пока миром не овладел. На свой национальный трон их не пустили Индия и Китай, Япония, Корея и Вьетнам. Есть и в славянском мире островок непокорённый: Белоруссия! Держится мир арабский. Не сдается отважная Куба, вырвалась из-под жида Венесуэла. А если бы русские в 1945-м сдали немцам свои рубежи? Не заговорил бы теперь весь мир на немецком языке?..

Велика рать еврейская, страшен жид, дорвавшийся до власти, а и немец не уступал ему в жестокости.

Победа была! И она имеет русское лицо. Автор этих строк прошёл почти всю войну. В девятнадцатилетнем возрасте командовал артиллерийской батареей. Пушкари мои дрались на Сталинградском направлении, бились под Курском, на груди у них сияют медали за город Будапешт. Победой мы гордимся, но и не забываем, какой ценой она нам досталась. Сталинская когорта, где «не было и одного порядочного человека», командовала нами и во время войны. Сталин имел два лица: был один Сталин — генеральный секретарь партии, но был и второй Сталин, этого второго я бы назвал коллективным Сталиным. И состоял он из членов Политбюро, членов Совета Государственной обороны. Этот-то второй Сталин «проглядел» начало войны, не подготовил западные рубежи к обороне. И вот результат: за первую неделю войны немцы захватили Белоруссию, все главные западные рубежи. В «мешках», «котлах», в окружении остались одиннадцать наших дивизий. Ни руководства, ни продовольствия, ни горючего и боеприпасов. Десятки тысяч бойцов и командиров попадают в плен. Другие бьются до последнего патрона и погибают. Есть и такие, кто группами и в одиночку пробираются к своим.

За всю эту страшную, небывалую мировую войну потерь мы понесли в два раза, или почти в два раза больше, чем наш противник. И полстраны в развалинах. А по всем законам войны потерь у нас должно бы быть в два раза меньше, чем у немцев. Мы ведь были стороной обороняющейся. А по боевому уставу пехоты обороняющаяся сторона несёт потерь в два раза меньше, чем сторона наступающая. Вот и посчитайте теперь, какая это была победа. То ли командиры наши были бестолковы, то ли Кремлёвский Комитет обороны был сплошь из «непорядочных»?..

А это уж как хотите, так и понимайте. Одно только ясно: навалились мы на врага всем миром и раздавили гадину. И солдатики наши, и офицеры младшие дрались геройски. К тому же и люд славянский в тылу вражеском партизанской дубиной немца колошматил,— особенно белорусы, наши братья любимые. Земля горела под ногами немца. А что до Верховного командования... Вот когда Суворов тридцатитысячным отрядом разгромил стапятидесятитысячную армию итальянцев... Вот это было командование!

Что же до самого Сталина — о нём я ещё поговорю с моим любезным читателем.

А сейчас вернусь ко времени нашему.

Вот только вчера в России случилась ужасная история: под Донецком разбился ТУ-154 — пассажирский лайнер Пулковской авиакомпании. Летел самолёт из Анапы в Петербург. Местные жители видели, как он падал. Валился с большой высоты точно лист кленовый: то наклонится в одну сторону, то в другую. И кружил беспорядочно. И, кружась, снижался. Видно, в плоский штопор вошёл. А в штопоре таком рули не действуют. Вот и валился, словно пьяный. И упал недалеко от озера. И загорелся. Погибло сто семьдесят человек: сто шестьдесят пассажиров и десять членов экипажа. Тридцать девять детей. Шестеро до двухлетнего возраста. Один иностранец.

Самолёт русский, но двигатели на него поставили американские. И в них много деталей поменяли. В разных странах покупали. Хозяева компании нерусские. И тут чужим коварным духом пахнет. Раньше-то подобные катастрофы редко-редко случались, а теперь то и дело слышишь: там самолёт разбился, там вынужденную посадку совершил.

В тот же день об этом страшном событии распиналась радиостанция «Эхо Москвы» — тоже насквозь чужеродная. Один Матвей Ганопольский там чего стоит! Он и вёл эту передачу. Как всегда, сам много болтал, но давал высказаться и радиослушателям. Народец ему звонил разный, всё больше из пришлых. Но вот позвонила женщина — и было слышно: русская. И вот что она сказала:

— Чему тут удивляться! Себя не любим — оттого нами вечно правят чужие. Пока не научимся любить себя, будут у нас валиться останкинские башни, гореть манежи, тонуть подводные лодки и падать самолёты. Себя надо любить и к управлению страной только своих допускать. А когда научимся себя любить, тогда научимся и других уважать. Других-то уважать надо, а не любить. Любовь одна у человека, на всех её не хватит. Возлюбил чужака, а на своего-то уж и не осталось любви. Так у нас, у русских, и получилось. Советская власть нас воспитала. А советская власть — это Ленин, а в нём ни капли русской крови, а за ним Сталин пришёл, ну, а потом уж всякая лабуда полезла — Хрущёвы, Брежневы, Андроповы, Горбачёвы. Все в духе сталинского времени: «...ни одного порядочного человека». Даже и Гайдар мокрогубый нами порулил, и Черномырдин алчный, чья фамилия от слов «чёрная мордка» идет, и он нами правил. Ни одного русского!.. У всех есть Родина, мы свою чужакам отдали.

Слушаю я радио «Эхо Москвы» и думаю: вот вы, начальник на том радио, Матвей Ганопольский, чуть что — в Израиль махнёте, а нам куда бежать? Как-то раз ему слушатель об этом по телефону сказал; взъярился Ганопольский, что-то о русском фашизме заверезжал и тут же микрофон выключил.

Удивительно, как мысли этого слушателя родственны с моими. Не идут Часы Бога в России для чужаков. Не идут! А думские говоруны — тоже сплошь из чужаков! Говорят: футбол! — вот русская идея! Идите на стадион — там она лежит под лавкой, ваша русская идея!

А что! Глупость, конечно, но — забавно. Недаром же у нас все смехачи на сцене Петросяны да Хазановы, а главный их писатель — Жванецкий. Он в наше время место Толстого в русской литературе заместил.

Откуда только и налетели! И ведь не над собой смеются, а над нами — русскими.

И поделом. Так нам и надо.

Обыкновенно у хороших писателей авторские мысли по поводу изображаемых событий вплетаются в текст ненавязчиво, а лучше и так, чтобы читатель и вовсе не замечал автора на страницах книги; пусть, де мол, персонажи, рождённые твоей фантазией, живут без присмотра и галдят без цензуры. Вывел на страницы рассказа учёного, да ещё не простого, а великого, и можно даже сказать, совершенно необыкновенного,— академика Светова, так пусть он и предстаёт читателю в натуральном виде, и пусть говорит то, что думает, без боязни. А если его оговаривать, он тогда и присмиреет, и думать будет, чего сказать, а чего и придержать за зубами, а если всё-таки и продолжит свои диалоги-монологи, то с оглядкой на цензуру, на милицию, где у нас теперь кавказцы служат, а министр милицейский тоже чечен какой-то Нургалиев. Тут уж у них русский человек не забалует. Ходи по своей родной земле и лишнего слова не скажи. И я бы молчал,— пусть себе герой моего романа говорит, как хочет, как свойственно его натуре — ведь он же не с неба упал на страницы книги, у него прототип есть, я его с действительного человека списываю.

Академик Светов свою правду говорит; не всегда она с мнением автора согласуется. Потому-то я в некоторых местах и вмешиваюсь в ткань повествования, пытаюсь оспорить взгляды своего героя — особенно по поводу личности Сталина. Довольно и того, что на могилу его ныне снова поволокли разный мусор. Не любят его противники социалистического образа жизни и ярые защитники капитализма. Но как раз в этом главном вопросе я остаюсь со Сталиным; он-то не отдавал банки нашим противникам, не продавал поля, леса и водные просторы заезжим торгашам и менялам; он понимал, что капитализм — строй жизни аморальный и для русских людей неподходящий. Можем согласиться с академиком Световым: Сталин был человек жестокий: много душ загубил, в том числе и невинных.

Недавно показали сюжет телевизионный о Светлане, дочери Сталина,— так она сказала: он всех наших родственников перестрелял. Однако патриотов это не смутило. Жестокость и бессердечие многие теперь принимают за силу. За окном-то война полыхает, да не какая-нибудь, а неведомая нам — информационная. Мы в этой войне мало чего смыслим. Народу нашему сильный и мудрый полководец нужен. Вот и вспомнили русские люди Сталина. А если говорить по совести, не о нём мы тоскуем, и уж, тем более, не о банде его соратников — сильная рука нам понадобилась. Сталин был жестоким и беспощадным. Наш противник имеет таких полководцев, и нам сейчас такой нужен. Так что же? Может, Саакашвили позовём. Тоже -швили... Или западенца украинского бешеного Ющенко покличем, а не то Туркмен-баши пригласим?..

Не довольно ли нам дурачков разыгрывать? Может, уж поймём, наконец: свой нам правитель нужен, родной, русский!.. И никакими родственными узами с евреями и прочими хазарами не повязан. Когда уж поймём, наконец!..

Во времена Сталина в газетах и по радио его называли Отцом народов. И даже Шолохов у гроба Сталина всплакнул: «Отец, прощай. Прощай, родной. И до последнего ты навсегда и всюду с нами, родной отец. Прощай». А наш заклятый враг Черчилль говорил: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил оснащённой атомным оружием». И ещё он писал: «Для России большое счастье, что в час её страданий во главе её стоит этот великий твёрдый полководец». Коварный толстяк-англичанин сладострастно убеждал нас, русских: чужак нужен на вашем русском троне, чужак!.. Не доросли вы ещё до такого уровня развития, чтобы из своей родной среды правителя выделить.

Однако напрасно блудливый английский политик полагал, что с дурачками дело имеет. Правда, говорят, ярче солнца. Скажу как на духу: Отцом родным мы на фронте Сталина не называли. И к маршалу Жукову особого доверия не питали. Да и к другим генералам сердца солдатские любовью не пламенели. Больно уж лихо нас на штурм высоток бросали. Горели русские города и сёла, неудержимо катился огненный вал войны, и уже в первые месяцы и к Москве, и к Ленинграду армады немецкие подошли. Бывало, только и слышишь: там нас окружили, а там в котёл загнали. Немцы-то умеют, а мы что же?..

Во время войны во фронтовых газетах можно было часто прочитать: «...с именем Сталина на устах...»

Я в начале войны служил в авиации, но затем волею судеб попал в артиллерию. Не скажу, что взвод, а затем батарея, которыми я командовал, кидались в атаку, дрались на передовой линии — нет, служил-то я в артиллерии зенитной. Правда, во фронтовой; чаще всего обороняли мосты, переправы, войска на маршах. Фронт, конечно, рядом, но и все-таки, не на передовой же линии. «Сталина на устах...» у нас не было. Эта расхожая фраза мелькала в «Правде», «Красной звезде», да ещё в политинформациях, которые читали нам комиссары. Скажу больше: я видел на лицах своих подчинённых недовольство высшими командирами. А иной раз, в часы затишья, подсяду к «старичкам», то есть к сорокалетним,— были у нас и такие — и слушаю их неспешные беседы. А меня солдаты не боялись. Скажу тут кстати, что годков-то я себе прибавил ещё в детстве при поступлении на Сталинградский тракторный завод. Было мне двенадцать лет, а в ученики к токарю, слесарю принимали четырнадцатилетних — вот и решил я обмануть государство. Так вот сижу я возле «старичков», а среди них был и председатель сибирского колхоза ефрейтор Лаптев, и директор средней школы из Сталинграда младший сержант Акимов, и даже доцент Одесского университета сержант Котляревский. Сижу возле них и слушаю. Лаптев говорит: «Нам-то, русским колхозничкам, за нашу пшеничку за трудодень платили 890 граммов зерна и 17 копеек деньгами; в Эстонии — 1 килограмм 830 граммов зерна и 1 рубль 50 копеек; в Таджикистане — 2 килограмма 40 граммов зерна и десять рублей 05 копеек».

Думал я тогда, что не одна только Победа в войне достигалась в основном за счёт русского народа, но и строительство мирной жизни, восстановление народного хозяйства — тоже по большей части на наших плечах творилось.

Тогда же от старичков я узнал, что первым в русские пределы и приказ из Москвы пришёл: отобрать у колхозников паспорта и в железный сейф запереть. Вроде как бы крепостное право к нам возвращалось. Не знали мы тогда этих страшных дел второго Сталина и его окружения, то есть «непорядочных», но каким-то внутренним чутьём слышали «шелест лапок» кровных братьев иудушки Троцкого.

А сержант Котляревский уж и совсем непонятное для моего слуха сказал: «Нам во время лекций слово "русский" запрещалось говорить. Ну, а если кто еврея евреем назовёт — того и вовсе в тюрьму могли засадить. Из Кремля дух такой насаждался: нет у нас русских и нет евреев. Армяне есть, таджики есть, и даже чукчи где-то на краю земли живут, а вот русских нет. Были они при царе, а теперь вот нет. В большой строгости наш народ держали; чуть лишнее слово сказал — в Соловки зашлют, а то и подальше — в Колыму, в Заполярье. Россия велика, человека спрятать — ничего не стоит».

Сам-то Котляревский евреем был, и Сталина ему похвалить бы надо, а он ишь как — вроде бы за русских заступался.

А в битве за Будапешт я с батареей в центре наших войск стоял. Там немцы с самолётов листовки бросали. А нам из штаба приказ пришёл: листовки собирать и командиру подразделения отдавать, а командир сжигать их обязан. Ну, нечего греха таить: листовочки-то я тайком почитывал. А там огневые слова сердце жгли: «Иван! Знаешь ли ты, кто тобой командует?» И все члены Совета обороны — Высшего штаба войны — назывались: Сталин, Берия, Микоян, Каганович... «Смекаешь? — издевался немец.— Есть и два русских: Молотов и Ворошилов — так они под еврейскую дудку пляшут».

В другой раз напишут: «Шабес-гои — это те, кто породнился с евреями. Гитлер шабес-гоев погаными псами называет».

Ради правды скажем: высший штаб войны у немцев... Там вроде бы тоже не обошлось без сынов Израиля. Гитлер — он же Шикльгрубер (по-еврейски это шапка портного); многопудовый Геринг — еврей наполовину; Гесс, Геббельс, Гиммлер — и этих немцы за своих не принимали.

Как тут не вспомнить великого человека Америки Генри Форда: «Подвергните контролю пятьдесят наиболее богатых еврейских финансистов, которые творят войну для собственных прибылей,— и войны будут упразднены».

А ещё в листовках поминались высшие комиссары, редакторы фронтовых газет — и они все евреи.

Замечу тут кстати: в своих двадцати романах, которые я написал и почти все они были напечатаны в самой престижной для русского писателя серии «Русский роман», я много мест посвятил евреям и тому, как в пору советской власти складывалась жизнь между ними и русским народом. Не знаю, с какой тщательностью, мастерством и исторической достоверностью я выписал эту тему, вывел на свои страницы образы евреев — моих современников, но признаюсь тут читателю: толчком к пониманию еврейского вопроса, без которого, как я убеждён, всякие литературные писания можно сравнить со стучанием шахтёрских касок о камни Горбатого моста,— так вот первым сигналом к познанию еврейской темы послужили те немецкие короткие листовочки, которые стаскивали ко мне в окоп солдаты и которые я украдкой от других, прежде чем отдать на сжигание, прочитывал.

К моему счастью или несчастью, могу сказать: вся моя жизнь после войны и до нынешних дней протекала в среде евреев: четверть века в журналистике и десять из них в «Известиях» — эпицентре советского еврейства, и почти тридцать пять лет в писательском мире, где, по выражению Федина, всякий мало-мальски грамотный еврей — уже писатель. И тут я не мог не заметить: чем бездарнее еврей, тем он активнее и злее, тем он больнее жалит талантливого гоя. А если уж гой очень талантлив — как Есенин, Маяковский, Блок, Рубцов, Павел Васильев, или Игорь Тальков, или Владимир Высоцкий — таких просто убивают. Могу сказать: война для меня была отдыхом, санаторием; всю же остальную жизнь я по причине своей несчастной национальности шел, как провинившийся солдат старой русской армии, через строй евреев и был избит ими и искусан до такого состояния, при котором только русский человек ещё и способен держаться на ногах.

Ну, и как бы у меня язык повернулся назвать Сталина Отцом народов?..

Скажу как на духу: многие солдаты и младшие офицеры недолюбливали Вождя народов и даже будто бы не очень в него верили. Что же касается атак, в которые ходили с именем Сталина... Так, наверное, и было, но я служил в авиации, а потом в артиллерии — там в атаки не ходили.

Ну, а теперь послушаем, как на эту щекотливую тему размышляли другие.

Главнокомандующий авиацией дальнего действия маршал Александр Евгеньевич Голованов сказал о Сталине: «Мне посчастливилось работать с великим, величайшим человеком, для которого выше интересов государства, выше интересов нашего народа ничего не было, который всю свою жизнь прожил не для себя и стремился сделать наше государство самым передовым и могучим в мире. И это говорю я, которого не миновал 1937-й год!»

И дальше:

«Сталин очень любил русских. Сколько раз Чкалов напивался у него до безобразия, а он всё ему прощал,— в его понимании русский человек должен быть таким, как Чкалов. Сталин жалел, что не родился русским, говорил мне, что народ его не любит из-за того, что он грузин. Восточное происхождение сказывалось у него только в акценте и гостеприимстве. Я не встречал в своей жизни человека, который бы так болел за русский народ, как Сталин. Сталин не представлял масштабов своего влияния. Если бы знал, что скажет — и человек разорвётся, а сделает, он бы ещё много хорошего сделал. Но в нём жила трагедия, что он не русский. Он подчёркивал, что во время войны у нас было выбито тридцать миллионов человек, из них двадцать миллионов русских».

Любил русских!.. Хорошо это, когда человек, занимающий царский престол в чужой стране, любит хозяев этой страны. И в то же время сознавал, что «в нём жила трагедия, что он не русский». Как человек, учившийся в церковной школе, он, наверное, знал библейскую мудрость: «Выбери себе царя из народа своего». Сталин в глубине души, наверное, был верующим человеком. Он потому время от времени высказывал такие откровения, на которые любой другой человек был бы неспособен.

Я пишу эти строки в дни, когда Россию терзают беды и несчастья, когда её только что вчера потрясли события, происшедшие в небольшом карельском городке Кондопога. Там восстали против кавказцев. Кавказцы убили трёх русских парней. И тогда поднялось всё население города — и стар, и млад. Люди сожгли ресторан, громили магазины, игорные дома, принадлежащие чеченцам. И через час или два погрома чеченцы и все кавказцы покинули город. Местные власти спрятали в летнем пионерском лагере кавказских женщин и детей, а мужчины убежали неизвестно куда. И тогда радио Москвы и газеты завопили: «Русские бандиты невинных людей бьют, частные магазины жгут. Фашисты!..»

В газетах и на радио кричали одно и тоже: «Фашисты!.. Разбой!..» И тут уж все увидели, кому у нас принадлежат газеты и все средства информации. Открылось русским людям и лицо власти, воцарившейся в России.

Тут будет уместно заметить, что в совершившейся с нами трагедии есть и некое светлое начало: враг приподнял голову, и русские люди его увидели. В этом я усматриваю промысел Божий. То, что мне открыл в своих листовочках ужасный человек Геббельс, открыли всему русскому народу сами же евреи. И это оборотная сторона медали, на которой История выбьет слова: «Евреи победили Россию, но они на радостях или по неосторожности слишком высоко подняли голову, и их увидели. Они себя демаскировали, обнаружили перед всем миром. Не все понимают, но это обстоятельство послужило подготовкой Нюрнбергского процесса над ними. Умнейшие из евреев это уже поняли. Еврейский писатель Э. Тополь, упоённый восторгом победы, прокричал: «...мы получили реальную власть в этой стране...» Главный кукловод... имеет длинную еврейскую фамилию: Березовско-Гусинско-Смоленско-Ходорковский и т. д. А евреи-публицисты в сборнике статей «Россия и евреи», изданном в Германии в 1923 году, писали: «Непомерно рьяное участие евреев-большевиков в угнетении и разрушении России — грех, который в самом себе носит возмездие — евреи неминуемо должны... в будущем жестоко поплатиться...»

И — подписи: «И. М. Биккерман, Г. А. Ландау, И. О. Левин, Д. О. Линский, В. С. Мандель. Д. С. Пасманик».